Света Литвак – не первый и не последний из поэтов, не желающий быть на кого-то или на что-то похожим. Оригинальность в наше время все еще в цене. Утопия творческой автономии, образ поэта-суверена как изначального, незамутненного влияниями источника песни – вот горизонт, к которому, более или менее осознанно, стремится «подлинный» творец. Для Литвак подобное умонастроение характерно в высшей степени. С упрямством подростка в конфликте со взрослыми, она с порога отвергает любые сходства, связь с той или иной традицией, которые ей подчас пытаются приписать критики или просто любители стихов. И все-таки...

Давно замечено, что у поэта, даже самого амбициозного, имеется Господин. Имя его – язык. Он дан изначально, у него нет автора, он есть результат тысяч, сотен тысяч лет эволюции homo sapiens. Язык обладает принудительной силой, задает средства и границы всего, что в нем в принципе может быть сказано, формирует риторику и поэтику, зависимость от него тотальна. Немудрено, что не одно поколение художников, существ по определению свободолюбивых, так или иначе пыталось освободиться от ига Господина. Не во власти поэта создать абсолютно новый, личный, так сказать, язык, некое индивидуальное эсперанто. Ведь даже если допустить такую странную возможность, поэт остался бы своим единственным читателем. Языку приходится сопротивляться его же средствами, ведь иных не дано: разобрать на части, рассыпать наборную кассу, выпустить на свободу буквы и фонемы, освободить их от бремени навязанного смысла. Так русские футуристы изобрели «заумь».

Было бы странно, если бы Литвак не воспользовалась возможностями зауми и не внесла свой мощный вклад в священное дело борьбы за свободу. Последняя ее книга полна такого рода экспериментов. Их разнообразие поражает, кажется фантазия автора не знает границ.

Но заумью дело не ограничивается. Партизанская война с Господином ведется на разных фронтах, приемы и средства борьбы варьируются. Тирана нужно запутать, сбить с толку, заманить в ловушку, которую он сам же себе уготовил. В ход идут каллиграммы, анаграмматические упражнения, где имена великих без тени почтения дробятся, перекомпоновываются, становятся типографским ребусом, палиндромы – само собой (куда же без них?), «просто» стихи, где цепочки слов, соединяя несоединимое, то, кажется, порождают некое подобие «смысла», который, однако, тут же рассеивается, тает подобно фатаморгане, то вновь сгущается, но в другом обличье.

И то сказать — поэтическое высказывание рождается из бессмыслицы, говорят нам. Только нарушая конвенции, действуя наперекор коду, художник ухитряется произвести нечто новое. Постепенно, навязывая публике свои изобретения, которые вначале расцениваются как галиматья и скандал, художник создает своего читателя, завоевывает аудиторию, а то, что казалось неприемлемым, постепенно нормализуется, чтобы потом вновь подвергнуться ревизии новых поколений новаторов.

«Агынстр» – нелегкое чтение, не для слабаков. Читатель, рассчитывающий на милые пейзажные зарисовки или лирические откровения, будет разочарован. Эту книгу не пробежишь «по диагонали». Литвак, памятуя заветы Малларме, знает: стихи делаются не из «чувств», а из слов. Язык поэзии самореферентен и не нуждается во «внешнем». В небольшой, казалось бы, книжке, в повышенной концентрации мы имеем результаты десятилетий напряженного, прямо-таки подвижнического труда над словоформой. Почему бы и чтению не занять похожее время?..

Как бы то ни было, (как бы ни сопротивлялась Литвак возможности как -то ее определить, назвать, связать), – даже исходя из того немногого, что нам удалось заметить, можно с уверенностью сказать, что наш поэт вписывается в благородную традицию русского авангарда, у истоков которого стоят Великие — Х, К, М... И это прекрасно. Авангард бессмертен.

Сальвадор Дали говаривал: «Мои картины – сделанные вручную фотографии снов». Сон, бред, галлюцинации издавна были источником вдохновения для многих — от мистиков разного рода до сюрреалистов. И действительно – кто из нас не дивился подчас своим собственным сновидениям? Во сне рацио слабеет и в свои права вступает «иное». Агынстр, говорит нам Литвак, ей как-то приснился и стал в результате названием книги. Что же это за Агынстр? Что значит сие странное сочетание звуков? Не имя ли это некоего экзотического бога неведомого племени? Существительное? Глагол? Восклицание? Заклятие? А быть может, это что-то вроде пароля, код доступа к творчеству Светы Литвак, Поэта.